 КАК ХОЛОДНО ТЫ ЗАМЫКАЕШЬ КРУГ,
НЕ ВНЕМЛЯ УВЕРЕННЬЯМ БЕСПОЛЕЗНЫМ… «И вот тогда – из слез, из темноты, из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова»
Б. Ахмадулина. 1959 г.
Ушла, практически, последняя представительница гениальных шестидесятников… Напомним, что хрущевская оттепель всколыхнула страшное лагерное болото, в котором, казалось бы, уже было каленом железом вытравлено все инакомыслие. Любое свободное слово, лишенное бредовых речевок и возгласов, восхваляющих тирана, считалось крамолой.
И, о чудо, стоило только пройти одному XX съезду партии, как по всей стране зазеленели первые листочки свободы. И вот наряду со старшими коллегами – писателями и поэтами, прошедшими войну Б. Окуджавой, А. Межировым, А. Галичем, появляется молодая поросль – В. Высоцкий, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, В. Аксенов. А среди них одна единственная «Белка» - Белла Ахмадулина. Они читают свои стихи в Политехническом, у памятника Маяковскому - на знаменитой ныне по митингам «31» Триумфальной площади. Они молоды, талантливы, и ничего не бояться. Они верят, что «усатый» не вылезет больше из своего адова подземелья.
Но, как и положено на Руси, короткая передышка заканчивается новыми репрессиями и новым усилением «вертикали власти». Уже «отец» оттепели кричит на съездах и форумах на поэтов и художников, уже состоялась знаменитая «бульдозерная» выставка, уже наших глашатаев свободы травят, исключают из союзов, выгоняют из Союза ССР, а некоторых и убивают. Белла верна себе – она занимается своим делом – пишет стихи, читает их на вечерах в своей незабываемой манере.
Эльдар Рязанов в фильме «Ирония судьбы» доверил начинающей исполнительнице Алле Пугачевой озвучить пение звезды европейского кино Барбары Брыльской и спеть песню на стихи Беллы Ахмадулиной. Затем по сценарию Ипполит (актер Юрий Яковлев) спрашивает Надю: «А чьи слова в песне». На что она отвечает: «Ахмадулиной». Ипполит красноречиво говорит: «А-а-а». Говорит так, что зритель понимает: «Ипполит мало знаком с этим автором». Я смотрел первый раз фильм, будучи ребенком, и не поверил Рязанову. Не мог интеллигент-ленинградец в то время не знать Ахмадулиной!
Ее знала вся страна!
Что значит для нас ее уход?
Я, например, до сих пор не могу представить, чтобы Толстой, Чехов, Достоевский, Тургенев, познавшие в свое время всю прелесть царской «милости» и цензуры, дожили до страшного часа переворота 17-го года! Каждой эпохе соответствуют свои герои. После Золотого века русской прозы пришел Серебряный век поэзии. На рубеже тех столетий появились: Блок, Есенин, Маяковский, Цветаева, Ахматова, Брюсов, Белый, Мандельштам, Бальмонт, Хлебников… И ушли они все очень быстро. Кого убили, а кто и сам покончил с собой.
Вы заметили, что на смену шестидесятникам никто не пришел. Сменилась эпоха, развалилась страна, мы вошли в новый век и новое тысячелетие, сменился строй – и на все эти тотальные изменения – никакой реакции у творческой элиты! Как будто ничего не произошло!
В течение четверти века ни одного нового имени (не можем же мы считать за гениев авторов «мыла» - однодневок-детективов).
Ей было очень одиноко там, на литературном Парнасе в начале этого века. Похоронили Василия Аксенова, затем Андрея Вознесенского. И вокруг дурацкие шоу на ведущих телеканалах, и ложь в словах политиков и попрание идеалов молодости…
* * *
Прощаться с Последней Музой России пришли многие столпы отечественной культуры. На сцене ЦДЛ стоял гроб, утопающий в цветах. Друзья и почитатели Ахмадулиной выходили на сцену и говорили о ней. В речах многих повторялась фраза о том, что Солнце Русской Поэзии закатилось, и что заменить Ахмадулину некем, а вероятно, и незачем…
* * *
В редакцию журнала приходят статьи и отклики на смерть Б. А. Ахмадулиной. Мы выставляем их на сайт по мере поступления. Первой откликнулась поэт Инна Богачинская из Нью-Йорка. Она была долгие годы знакома как с Ахмадулиной, так и с Вознесенским.
С. Кузнецов
Инна Богачинская (Нью-Йорк. США.)
«СЕБЯ Я ПРЕДОСТАВИЛА ДОБРУ…» 
Флаг русской литературы приспущен. Почти одновременно рухнули 2 столпа её поэтического Олимпа: 1-го июня – Андрей Вознесенский; 29 ноября – Белла Ахмадулина. Им было, что сказать друг другу на земных перекрёстках. И, наверняка, найдётся, о чём побеседовать ТАМ, в невычисляемых и непостижимых нами пространствах.
На полотнах моей жизни в полный рост запечатлены портреты некоторых величайших представителей человеческого сообщества. В течение трёх с половиной десятилетий меня связывала близкая дружба с Андреем Вознесенским. С Беллой Ахмадулиной я познакомилась ещё раньше. Среди моих многочисленных литературных реликвий – подписанные ею фотографии и стихотворение, которое она подарила мне в день моего рождения, находясь с визитом в Нью-Йорке.
Вспоминается, что она любила, чтоб её называли БЕлла, а не БЭлла, и без отчества. Во всём её облике витала аура нездешности и неизбывности. Казалось, что печаль была хроническим фоном, на котором развёртывались сцены её жизни. Она очень любила своих дочерей – Анну и Лизу - одна из которых была удочерена в браке с Евтушенко. А другая – внучка поэта Кайсына Кулиева.
Дар - равно долг. Особенно, когда это касается дара словесности. И в душе Беллы обычно находили пристанище те, кто был отвергнут диктатом большинства и официозом. Стихи протекали по её сосудам также естественно, как кровь. Но она редко была удовлетворена созданным ею. Как и у всех поистине великих творцов, в ней жило ощущение того, что творческий Абсолют недосягаем и что именно к нему должны быть направлены все побуждения творящего.
А сейчас Белла – белая птица русской словесности – взлетела на причитающуюся ей высоту…
Отрывок из книги воспоминаний
ХХХ
Весь в мелких кудрях шоколадного цвета пёс Фома в недоумении. Он заходит к нам с разных сторон. Заглядывает в глаза. И как-то очень грустно опускает голову. На пол летят мягкие белоснежные перья.
- Вам, может быть, неприятна эта работа? – прямо в меня – два тёмно-карих сострадания в раскосой оправе.
Разделываем перепёлок в 4 руки. Потом Белла вложит их в духовку. И в мастерской запахнет костром, пряностью едва прихваченного огнём мяса и ещё чем-то неуловимым и дурманящим.
Телефон то и дело звонит.
- Жарю, воспитываю детей, - отвечает она на нескончаемую вереницу вопросов. Но – ни слова о работе. О том, что совсем скоро выйдут 2 книги, в которых собраны последние стихи, переводы и проза. О том, что надо писать очередную статью. О стихах, которые исходят из всего её облика.
Каждый день – обрыв какой-то грани и зачатие новой. Достаточно ли сделано? Вопрос этот неизменен. Он тревожит все творческие души.
«Творить – значит убивать смерть», - удивительно ёмкая мысль Ромэна Роллана. По каплям, по мучительным строчкам воспроизводить окружающий мир и себя в нём. Всё, что не даёт покоя, что прорывается безудержным ливнем, падает скошенной травой, замирает тысячеголосым шорохом, отражается остывшей звездой.
Страшно было: страшусь и спешу,
Есмь сегодня, а буду ли снова? …
Многоликая мастерская художника с красками и неоконченными картинами, с камином и крохотной ёлкой, стоящей на высоких подпорках; с тетрадным листком над газовой плитой – «Как готовить бифштекс» – кажется, поглощает своей огромностью эту маленькую женщину. Но обманчиво впечатление. В самом деле мастерская наполнена её духом. Её неслышной, как бы извиняющейся походкой (не слишком ли много шума производят движения?). Её «усечённой полумглой зрачка», в котором – «открытый взор славянства» и ещё что-то ускользающе-грустное, как два блуждающих огня. И её голосом, неторопливым, совсем школьным…
И перемен скорейших
Ей предстоит удача и печаль…
…С детства Белла Ахмадулина была убеждена в том, что будет заниматься литературой. Сначала она писала, по её словам «чудовищные стихи». Но в 8-м классе на её долю выпал неожиданный и непонятный для неё успех. Это было на одном из заседаний литературного кружка. Она читала свои стихи. Их безоговорочно признали. И под общие ликующие возгласы наградили её званием поэтессы.
Белла неслась домой. Над остановившимися впопыхах деревьями. Над узкой расщелиной Ордынки. Над тихим пламенем буквы «М» с её тёплым дыханием, принимающим всех в хитроумные сплетения подземки.
О, эта ни с чем не сравнимая сладость первого головокружения! И вдруг…
- Прямо у моего дома раздавленной на снегу калиной заалели следы крови. Под машиной погибла моя собака. С тех пор я всегда соотносила видимость поверхностной удачи с истинной печалью.
Для неё, «плачущей любою мышцей в теле», страшнее всего самодовольство и сытость – визитные карточки напыщенных самозванцев. Канатоходка, балансирующая над бездной. Вся – неуверенность и беззащитность. («И вдруг я подумала, что он добро и точно разгадал за всеми рассказами мою истинную неуверенность и печаль. – Спасибо вам, - сказала я. И это «спасибо» запело и заплакало во мне»).
И вместе с тем – внутренний стержень, от которого не отступает в любых поисках: «Себя я предоставила добру…» И вызов абажуру в разводах и дешёвой вертлявости канарейки – тому, что так любовно взращивается и лелеется обывательской посредственностью: «Как жжётся этот раскалённый ад, который именуется уютом».
- Хочу писать так, чтобы людям становилось легче. Тихо, просто и несуетно. А пока… не то у меня получается… Хочу писать больше прозы. Почему? Даже не знаю сама.
Внешностью – совсем девочка. Одета просто, по-мальчишески. Коричневые брюки, рубаха с большим, чуть приподнятым воротником. Ничего показного. Всё искренне и естественно. И открыта для всех, и заперта внутри себя с чем-то своим, недосказанным и неразрешимым.
Жизнь не ровна. То несётся, не разбирая дороги, порывистая и обманчивая, как флиртующий ветер. То – сдавленная, захлебнувшаяся немотой. Но всегда остаётся одно – то, что не изменяет и не предаёт. Свой остров. Своё убежище. Своя икона.
- Пушкин… Всё в этом имени. Живое, человеческое. Неоценимый подарок – любоваться его личностью. Так зримо. Как будто бы не было злой неумолимости пули. Жить его душой и страстью. Этого хватит на целую жизнь. И когда – булыжники, и когда – асфальт.
Вот Белла Ахмадулина читает стихи. Чего в ней больше – голоса или глаз?..
«Нетерпение и талант, и счастливая углублённость в своё дело – лучше этого не бывает ничего на свете», – напишет она в своём рассказе «На Сибирских дорогах».
…Ухожу из мастерской в проседь январского дня. Каждой клеткой вплетаюсь в геометрию проспектов и церквей, в угловатый рисунок переулков. А рядом со мной странствует голос Поэта. Он сливается с диалогами машин, с музыкой нечаянностей и соблазнов.
И я уже не могу различить, откуда исходит его незатейливая мелодия:
Мне нравится, что жизнь всегда права,
Что празднует в ней вечная повадка –
Топырить корни, ставить дерева
И меж ветвей готовить плод подарка.
1974 г.
| 
